Рассказы из новой книги
Выживает сильнейший.
Выживает сильнейший… твердил ему дома отец – сидя на корточках и выдыхая пятилетнему малышу дым прямо в лицо. Сам-то папаша, следуя этому тезису, добился немногого – разве-что «авторитета» у дворовой шпаны и то лишь благодаря своим двум отсидкам по малолетству. А так, квартира ему досталась от бабушки, жена от старшего брата, умершего от передозировки наркотиков, работа от всё той же бабушки, вымолившей её для своего непутёвого внука у своего сокурсника – директора управляющей компании…
Выживает сильнейший… подтверждал ему тренер по карате, гоняя его на тренировках до полуобморочного состояния. Большого спортсмена из него не получилось, но постоять за себя он мог всегда, став худым, жилистым и вертким в драке. В институт он так и не поступил, хотя мама умоляла его чуть ли не на коленях. Отец же смеялся над нею, приводя в пример, какого-то своего кореша, который имея по его словам чуть ли не три класса образования, построил бизнес с едва ли не миллиардными доходами. Папаша вообще любил козырять своими знакомствами, правда, все они лично ему в его же жизни почему-то ни разу не помогли…
Выживает сильнейший… кивнул ему директор компании, куда он пришёл устраиваться «менеджером» склада. Условия обещали ему хорошие, но что-то эти условия всё никак не могли начать осуществляться. Так он поменял множество работ за восемь лет и везде его выгоняли, часто не заплатив. Он стал злым, нервным и вороватым. Раньше последнего за ним не водилось, хотя папка всячески его к этому настраивал, говоря, что только лохи проходят мимо удачи. В последний раз он, правда, едва избежал тюрьмы, но удалось всё-таки выкрутиться, после чего он зарёкся воровать. За всё это время у него так и не появилось ничего. Ни настоящей любви, ни настоящей дружбы, ни настоящего призвания и жил он как то не по настоящему, а как во сне…
Выживает сильнейший… привычно подумал он, когда пробираясь из оставшейся на заметённой снегом трассе машины к пункту обогрева МЧС, увидел, что в малюсенькой иномарке замерзает совсем молодая девчушка – почти ребёнок, одетая так легко, что ему, одетому в армейский овчинный полушубок, стало холодно. Он уже было прошёл, но зачем-то вернулся. Поскрёб стекло – девчушка повернула к нему своё перепуганное и зарёванное лицо, и он увидел, что слёзы на её лице уже замёрзли. Чертыхаясь, он побрёл обратно к своей машине, где оставил свою куртку – аляску, когда переодевался в свой рыбацкий полушубок. Дойдя до своей машины, он с трудом открыл двери, нащупал аляску, в бардачке откопал бутылку виски, про которую вспомнил лишь сейчас и побрёл обратно, стараясь не сбиться со своего же следа. Мело так, что видно было лишь на метр – полтора, но он всё-таки нашёл эту микролитражку. Девчонка сидела в том же положении, так же положив руки на руль, но уже закрыв глаза. Девчонка никак не реагировал на его стук в окно машины. Еле-еле открыв её машинку, он едва сумел вытащить девушку из-за руля, с большим трудом отодрав от руля её закоченевшие руки. Укутал её в аляску, влил ей в рот грамм двести виски, он им же начал растирать её руки. Через пять мнут возни с руками она начал дико орать от боли и тогда он силком потащил её к пункту обогрева МЧС. Её увезли вертолётом, причём в его же город, он это почему-то очень хорошо запомнил…
Выживает сильнейший… в этот раз почему-то с болью в душе думал он, обзванивая больницы в поисках Ани Пичугиной, той самой девчушки, которую он тогда во время ЧС вытащил из её крохотного автомобильчика. Наконец, через три недели упорных поисков, он нашёл больницу, где она лежала. Подпрыгнув от радости, он метеором промчался по магазинам и цветочным ларькам, и буквально полетел к ней, ожидая неизвестно чего от этой встречи, ведь она тогда хоть и неумело и смешно, но всё-таки ругала его всеми известными ей экспрессивными словами русского языка. Но не успел. Её ещё неделю назад её выписали и Аню забрали родители, адрес которых, как и адрес девушки, ему в больнице так и не дали, несмотря на все его уговоры и мольбы и даже попытку дать взятку. Видимо его попытка была столь неумела, что вызвала подозрение у работников регистратуры…
Выживает сильнейший… с какой болью отзывалась в его сердце, эта почти азбучная истина. Он набрал водки, но друзей звать почему-то не стал, включил свой любимый биатлон и начал медленно напиваться. Ему почем-то было непереносимо жаль, что он так и не увидит эту: «чумную дурочку, вздумавшую на кофемолке ехать по заснеженной трассе в метель в другой город». Как всегда неприятно задребезжал дверной звонок. Он не торопился открывать, но люди за дверью были весьма настойчивы. Он открыл. На пороге стояли его «друзья», от Люськи — продавщицы узнавшие, что «друган нехило затарился водкой». Он не хотел их присутствия, но они как всегда бесцеремонно вломились к нему домой. Всегда ровный с ними, в этот раз он почему-то вскипел и начал выставлять их за двери. Завязалась драка, он легко раскидал троих, но четвёртый умудрился всадить ему заточенную отвёртку в спину. Он упал, «друзья» быстро выгребли всё из холодильника, забрали всю водку, даже и недопитую бутылку на столе, забрали кошелёк с телефоном и убежали. Он с большим трудом дополз до двери соседей и долго скрёбся в них, пока они не открыли…
Выживает сильнейший… услышал он знакомую до физической боли фразу, произнесённую странно знакомым ему голосом. Выползая из посленаркозного дурмана, он открыл глаза, вещи и предметы долго не могли встать на свои места, но покружившись, наконец, успокоились. Над ним склонилось её запомнившееся до мельчайших подробностей лицо, и столько раз снившиеся в сладких снах губы спросили: «Как вы себя чувствуете Сергей?!» От свалившегося на него внезапного счастья он чуть не умер ещё раз, так что Ане вновь пришлось на него орать, всаживая ему адреналин и проводя реабилитационные мероприятия. И хотя она была молодым врачом – реаниматологом это ей удалось. Потом были полицейские, суды, долгий процесс выздоровления и долгие, долгие, долгие разговоры с ней. О жизни, о любви, о том, что в жизни выживает не сильнейший, а тот, кто не один…