Из новой книги
Память сердца…
Он судорожно пытался вспомнить, но что-то всё никак не вспоминалось. Он так и не понял, была в его жизни материнская ласка или нет. Ну не сохранились в его дырявой памяти эти столь дорогие сердцу воспоминания. Да что там, он не помнил, ни своего пребывания в детском садике, ни первых классов школы, даже имена одноклассников он вспоминал с большим трудом. Постоянные операции и застарелое сосудистое заболевание лишили его этой долгой памяти, но до поры, до времени это его не особо волновало…
Он судорожно пытался вспомнить, но что-то всё никак не вспоминалось. Он так и не понял, была в его жизни материнская ласка или нет. Сколько он себя помнил, всегда было одно и то же, стены больниц, наполовину побеленные, а наполовину окрашенные, как обычно, зелёной краской, жалостливые слёзы нянечек — старушек. Затем возвращение домой, причитания часто пьяной матери, предсказывающей его скорую смерть (это лишь поначалу казалось страшным, а потом он привык). В школе издевательства школьных хулиганов, сочувственно – равнодушные взгляды учителей, которым надоело уже с ним возиться, постоянно занимаясь дополнительно, чтобы вновь и вновь догонять постоянно пропускаемую за время пребывания в больницах школьную программу…
Он судорожно пытался вспомнить, но что-то всё никак не вспоминалось. Он так и не понял, была в его жизни материнская ласка или нет. Всё урывками, отрывками, отдельными картинками. Скандалы в доме и ссоры родителей он помнил. А вот ласку и любовь – нет. Став старше он постоянно корил себя за чёрствость и эгоизм, тужился, целыми вечерами пытаясь выжать хоть что-то хорошее из своей памяти, но не получалось. Кулак отца или мамины выговоры он помнил, а что хорошее, так нет. Помнил кучу врачей, помнил голос и облик гипнотизёра, вправившего ему мозги и заставившего его через боль и одышку заниматься спортом, помнил начальников на работе, помнил, что мама всё время была рядом. Да, она всё время была рядом. Помнил её голос и то, что она называла его – ребёнок, даже тогда когда ему было уже за тридцать. Он всё помнил, не помнил только ласки…
Он судорожно пытался вспомнить, но что-то всё никак не вспоминалось. Он так и не понял, была в его жизни материнская ласка или нет. Особенно сильно ему захотелось это вспомнить сразу же после смерти мамы. Он разговаривал с нею во сне, (ему, после смерти матери лет пять снилось, что в его посёлке, в совсем другой и почему-то тайной квартире живёт его мама, а похоронили в её же могиле совершенно чужую женщину, он знал, что это не так, но сон возвращался к нему снова и снова). Он разговаривал с нею на кладбище. Он разговаривал с нею, глядя на фотографии детских лет… Но ни черта хорошего он так и не вспомнил!!! Но после очередного и затянувшегося приступа, когда он находился на тонкой грани между жизнью и смертью более 18 часов подряд, он вдруг всё вспомнил. Вспомнил, как её руки тихонько, чтобы не разбудить, клали новогодний подарок под его подушку. Вспомнил, как она плакала над ним во время его частых и затяжных приступов. Как отпаивала его клюквенными морсами во время его почти таких же частых простуд. Вспомнил вкус её стряпни, и понял, что в этом ведь тоже была её материнская любовь. Вспомнил, как она любила одевать его, хотя и тянула двоих детей одна. Вспомнил он даже запах рубашек постиранных и выглаженных её заботливыми руками, ни одна его женщина не делала этого с такой любовью. Вспомнил о том, как она перепугалась, когда ей сказали, что он переплыл поселковый пруд. Вспомнил, как она бросилась на хулигана, попытавшегося было начать свой обычный разговор с «дай закурить». Он в то время ещё не мог, как следует, ответить, так как только что приехал после очередной операции и даже швы на животе ещё не были сняты.
Вспомнил, как она буквально закармливала его, когда став взрослым он наезжал к ней в гости. Вспомнил её глаза, её руки, её голос, он всё вспомнил…
Он вспомнил и умер совершенно счастливым…